Лето с Моникой

Это - другое кино. Совсем другое. Старое. Черно-белое. Оно было другим пятьдесят лет назад. Другим остается и сегодня.
Спокойная камера и минимальный саундтрек - непростая простота Бергмана.
Моника – продавщица в овощной лавке. «Умри, но не давай поцелуя без любви» - это не про нее. В кафе она сама знакомится с восторженно глазеющим на нее парнем, лопоухим чистеньким щеночком. Идут в кино, она рыдает от сочувствия и зависти к красивым платьям героини, он тает от нежности к ней. Роман завязан и требует жертв. И жертвы будут.
Моника живет в одной комнате с родителями и кучей малолетних братьев и сестер. Мать что-то готовит, дети шумят, Моника читает. Приходит подвыпивший отец, бестактно шутит. Моника кидает вещи в чемодан и гордо покидает бедный родительский кров. (Каким волшебным образом этот бедный родительский кров через двадцать лет превратится в шведский рай для всех? А может быть, и не превратится. Что мы на самом деле знаем об этом рае)?
Моника с чемоданом является к влюбленному парню. Но он не может оставить ее у себя! У него папа-инженер, и тетя часто заходит! (Каким волшебным образом эти целомудренные шведские парни через двадцать лет устроят сексуальную революцию? А может быть, и не устроят. Что мы на самом деле знаем об этой революции?) Поэтому он берет ключи от папиной лодки-моторки, бросает работу на посудном складе и – прочь из города, в лето с Моникой!
Нежная любовь в красивых пейзажах. (Зоркий женский взгляд отмечает и небритые подмышки героини, и ее монументальные трусики-шаровары из белого сатина. В таких, только черных, следовало являться на уроки физкультуры в моей школе еще в конце 60-х. Трикотажные трусики-плавки считались неприличными.)
Встреча с прежним другом Моники. Драка. Грязная и подлая. Честная и справедливая. (Каким волшебным образом через двадцать лет драка в кино превратится в шоу, которое будут оценивать с позиций «красивая-некрасивая»? И зачем? Это девальвируют драку).
Осень. Свадьба, потому что Моника беременна. Рождение ребенка. Моника – ленивая мать и капризная жена. Ей скучно ждать, когда ее муж-электрик выучится в вечернем институте на инженера. У нее появляется любовник, и когда муж об этом узнает, она бросает и его, и ребенка. Все. Сюжет исчерпан. А описать интерьеры и мизансцены – невозможно. Проще посмотреть фильм.
Я присматриваюсь к старухам. В метро, в поликлинике, в пенсионном фонде, на лавочке у подъезда. Я пытаюсь угадать Монику. Вон та, фасонистая, пытающаяся держать спину? Или побирушка у церкви? Или вот эта, на лавочке, в чистеньком белом платочке с прозрачными всепрощающими глазами и перекрученными артритом руками? История ведь не шведская. Перемените интерьеры и снимайте в любой стране в любое время. Если хватит таланта.
Что стало с Моникой? От лени и скуки пошла по рукам? От той же лени и от той же скуки примкнула к красным бригадам? А скорей всего, прибрал ее к рукам волевой вдовец с тремя детьми, приставил к плите и колыбели, и она смирилась, втянулась и сидит сейчас достойно прожившая жизнь фру Моника в каком-нибудь шведском ЖЖ и постит против абортов и в защиту бабочек и зайчиков. И искренне не помнит того лета.
А герой? Что ж, он из тех, про которых говорят, что на них земля держится. Он упорно растил ребенка, получал образование и строил свой шведский социализм. Он постит в защиту трамваев и против глобального потепления. Он помнит то лето: у него же остался ребенок. Но он забыл, как раз за разом поднимался в той подлой драке. Он стал политкорректным.
Это другое кино. Это совсем-совсем другое кино. Это кино не о превратностях любви. Это кино о выборе. О том, что мы раз за разом выбираем жизнь без падений, зная, что платить за это придется отсутствием взлетов.
А потом смотрим ДРУГОЕ КИНО. С красивыми драками, неземными страстями и пограничными психическими ситуациями. Утешаемся.

А. Чехов. Скрипка Ротшильда

Писать о Чехове – занятие для литературоведа. Найдет он в пыльном архиве записочку, которую Чехов черкнул, например, Суворину, и вот, пожалуйста, введен в научный оборот новый документ, пишется статья о контексте, в котором Чехов писал такой-то рассказ, в рассказе этом появляется второе дно и т.д., и т.д., и т.д.
Чехов – объект научных исследований и режиссерских интерпретаций. Простому читателю рассуждать о Чехове – неприлично, что ли… Школьную программу не рецензируют. Ее проходят и сдают.
Мне бы тоже в голову не пришло писать о Чехове. Но в руки мне попала книжка современного автора, рекомендованная одним популярным блогером ЖЖ, довольно-таки толстенькая книжка. Неплохая, в целом, книжка, может, соберусь с силами, напишу и о ней. Если пойму, почему автору понадобилось так много текста. Может, идей в ней гораздо больше, чем обнаружил мой необученный ум?
И я решила пересчитать количество идей на десятистраничном рассказе Чехова. То есть, какие там идеи были у Чехова – теперь уж не узнать, даже если найти одиннадцать чемоданов записочек. Пересчитывала я, естественно, собственные ассоциации и восторги по поводу узнавания и понимания. И вот что получилось.
Первый абзац, описание места действия. Смесь трагимистичного и трагикомичного. Выбирайте – Кинг или Ильф-Петров.
Второй абзац – смерть как рутинное дело. И кто только в двадцатом веке на этой теме не оттоптался!
Третий абзац – скрипка, хобби, так сказать. Но за хобби можно и 50 копеек с каждого выступления получить. Знакомо, правда? Писание постов – хобби, но удачливому блогеру и рекламки подкинут.… В этом же абзаце – о бытовом антисемитизме: «И этот проклятый жид даже самое веселое умудрялся играть жалобно. Без всякой видимой причины Яков мало-помалу проникался ненавистью и презрением к жидам, а особенно к Ротшильду…». Вот так вот все просто, без всякой видимой причины. И хоть тонну книг на эту тему напиши, все равно все будет так же просто.
Дальше идет подсчет убытков. Ситуация доведена до идеального абсурда: упущенная выгода - а какая у гробовщика упущенная выгода? Правильно, отсутствие покойников!- переведена в статью убытков. И таких убытков за год – тысяча рублей! И сорок рублей банковских процентов! Кафка с Хармсом отдыхают.
Итого – пять нехилых идей на первых двух страницах. И это, не считая всяких мелких радостей, типа того, что в городке имелся тюремный замок. Или надо читать замок?
По мне, так очень высокая плотность.
Дальше читайте и считайте сами.
Обратите внимание, как жена перед смертью вспоминает об умершем ребеночке. А Яков никакого такого ребеночка и не помнит. Всего десять строчек, Чехов – не Фрейд, ему психоанализа разводить не надо. И так как нет мелочного психоанализа, то личная беда обобщается до уровня глобальной трагедии.
Яков потом вспомнит, что да, был младенчик, одной строчкой вспомнит. Вспомнит, созерцая красоты родной природы – речка, верба, гуси. Так Есенин будет делать: всю неизбывную боль и тоску высказывать и выплакивать закатами-рассветами, березками-рябинками.
А соображения Якова по поводу собственной смерти? «…не надо ни есть, ни пить, ни платить податей,… а так как человек лежит в могилке не один год, а сотни, тысячи лет, то, если сосчитать, польза окажется громадная». Что это, нарастание энтропии-убытка до абсолютного равновесия или гегелевский диалектический скачок «От жизни человеку – убыток, а от смерти – польза»?
P.S.
Моя подруга прочитала черновик этого поста и почему-то кинулась защищать своего любимого Маркеса. Не знаю, какой ассоциативный ряд сложился в ее голове, но я не хотела никого обидеть. Я хотела только напомнить, что порой маленький реалистичный рассказ стоит целого романа потока сознания или фэнтези.
Извините, что не уложилась в стандартные 3000 знаков. И спасибо, что дочитали до конца.

Улицкая

Прочитала «Даниэля Штайна».
Оставляя за скобками собственные эмоции и переживания, резюмирую: книга достойна Нобелевской премии.
Я прошу всех, кто согласен со мной, так же оставить за скобками собственные мысли и впечатления по поводу этой книги, и обсудить, каким образом следует довести до сведения Нобелевского комитета ту нехитрую мысль, что Улицкая вполне соответствует всем критериям Нобелевского лауреата: гуманизм, интернационализм и т.д.
Нобелевский комитет – структура бюрократическая, какие бы квалифицированные и благородные эксперты там не работали, им кто-то должен официально предложить кандидата. Письмо лично от меня они вряд ли примут всерьез. Им нужны документы с печатями и входящими-исходящими, справки, рецензии, рекомендации от известных людей и организаций и т.д.
Почему-то мне кажется, что от наших писателей такой инициативы ждать не стоит, надо гнать волну снизу. Журналисты мониторят сеть, и если будет бурное обсуждение этой темы, то, может, найдется какое-нибудь СМИ, которое под своим лейблом организует комитет по выдвижению, или что там еще надо сделать.
Я совершенно не представляю, как организуются дискуссии в сети. У меня есть блог в ЖЖ, попробую сделать блог в Google. А может, надо создать специальное сообщество? Как это делается? Посоветуйте, кто знает